На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко
(Медный Всадник А.Пушкин).
24 мая 1703 года в придворном журнале Петра Первого существует странная запись, повествующая о том, что приказав рубить деревья и ставить себе дворец на Санкт-Питербурхском острове, который ныне зовется Заячьим, Петр отправляется к СЕБЕ, в Канецкую слободу. Причем Меньшиков не советует ему рубить дом из нового леса, предлагая взять из Канецких слобод любой дом, которых там великое множество. Позвольте, а как же пушкинские строки «на берегу пустынных волн, стоял он, дум великих полн»? Неужели врал великий поэт и тайный жандарм империи о событиях того времени?
Давайте не будем спешить, и обвинять Пушкина в несостоятельности. Этот поэт требует внимательного прочтения. Тем более, в поэме «Медный Всадник» речь идет именно о Медном Всаднике, а не о Петре Первом.
Я писал в иных работах, что этот памятник стоял задолго до появления Петра на невских берегах и поставлен он основателю этого города Георгию Победоносцу, Великому Князю и Великому Хану Георгию Даниловичу.
Фальконе не отливал памятник, он лишь его переделывал: его ученица Коло заменила голову, а Фальконе изменил положение правой руки – вытянув ее к Неве. Уберите эти переделки и перед вами святой Георгий поставленный здесь задолго до нашествия Романовых на Русь и создания из Руси-Орды-Великой Тартарии нового государственного формирования – Российской империи.
Медный Всадник не медный. Там меди мало. Но, тем не менее, Пушкин его зовет таковым. Мне удалось разгадать эту тайну, и рассказанное дальше, удивит нового моего читателя, а того, который знаком с моими работами, прочитанное поможет сложить в реальную картину знания о Петербурге до Петербурга. О русском городе Орешек.
Николай I, милостиво встретивший „Полтаву" и даже „Бориса Годунова", проявил странную нетерпимость к „Медному всаднику", несмотря на прославление в ней его „великого пращура". Судя по рукописному экземпляру поэмы, хранящемуся в Ленинской библиотеке в Москве, цензорский карандаш монарха прошелся преимущественно по тем строкам поэмы, которые казались недостаточно почтительными по отношению к императору Петру (и потому после смерти Пушкина были старательно сглажены В. Жуковским).
Неужели Жуковский посмел править самого Пушкина? Да посмел! По указу самого царя, желавшего скрыть от поколений тайну Медного всадника.
Сегодня, вы не найдете объяснения славянского слова медь. Кивание на Мидию, Мидгард, прочие названия, мало что проясняют. Латинские же толкования, как правило, связанные с местом добычи меди, совсем уводят в сторону.
А между тем в рукописи есть правка царя, коснувшаяся названия всадника. Там он МЕДНИЙ, то есть ДАВНИЙ или ДРЕВНИЙ. Для более полного понимания приведу слово НАМЕДНИ означающее НЕДАВНО или в предшествующее время.
Слово медь означает старину. Метал, окисляется на воздухе и производит впечатление древности, старины, уже через малое время. Если медь не чистить, то она превращается в дряхлость и вид ее говорит о старости. Глядя на окисленный медный таз для варенья, изготовленный менее года назад, я ловлю себя на мысли, что он пролежал в земле долгие годы, хотя точно знаю, когда он куплен.
Молодой чиновник Евгений сталкивается не с Петром, переделанным Фальконе, а с Древним всадником, основавшим этот город 1350 году.
Вообще идея о пустынности тех мест принадлежит Петру Великому. Именно он создал легенду о том, что город заложен в пустынных местах, где никто не жил. Пушкин же пишет об обратном: здесь и челн и чухонские избы. То есть то, что Петр уже не видел, прибыв на берега, где уже стоял Великий Город. Мало того, Медный всадник смотрит на ту сторону Невы, где жили чухонцы. А, вот о левой стороне реки в начале поэмы, ни полслова. Не смотря на то, что Евгений чиновник, яко бы пушкинского времени, он свидетель наводнения, катастрофы унесшей жизнь его любимой девицы по имени Параша. Причем наводнение описано с такой силой, что сомневаться не стоит – катастрофа необычайная для этих мест, привычных к наводнениям. Пушкин рисует, какое то, событие, которое произошло задолго до Петра, приведшее к сумасшествию главного героя. Нечто похожее на гибель Помпей, в результате, которого город полностью разрушен. И событие это – наводнение необычайной силы.
Итак, Петр посетивший современный Заячий остров, приказывает рубить там лес, акцентируя, что в этом месте дикие заросли. В ответ на резонное замечание, о том, что домов в канецких слободах полно, Петр все же приказывает отметить в журнале пустоту этих мест. Но вот странность: на шведских картах прекрасно видна крепость Ланцкрона, в месте, где впадает Охта в Неву, показаны и иные поселения. А вот левый берег, как будто подтерт и подтерт не так давно, возможно намедни. На русских картах нет ничего, схожего со шведскими экземплярами, ни поселений ни крепости Ниеншанц или по-русски Канец.
Однако, сохранившийся домик Петра показывает, что порубка дома явно скандинавская, да и расписан он был под кирпич. У русских бревна круглые, и венцы вяжутся по иному. В петровском домике технология отсталая: бревна плохо подогнаны, с торцов ромбами. То есть Петр все таки послушался Меньшикова и привез дом из канецкой слободы. Кстати, и сени там не русские – маленькие по размеру. А в русских сенях даже свадьбы играли! В общем, чухонская это изба.
Слобода, это селение вдоль дороги, ведущей в город. Как правило, жители слободы освобождались от налогов князем. Поэтому, я предполагаю, что Канец, это одна из крепостей, прикрывавших какой то большой город.. И поставлена она в месте, наиболее уязвимом.
Слово канн, существует во многих названиях городов. Как пример приведу Канск. Очевидно слово КАН самостоятельное. Вот его то, я решил исследовать. Начнем с того, что у большинства тюрских народов, слово обозначает КРОВЬ. Это открытие привело меня к другому, а именно ХАНУ.
Хан - титул верховного правителя у восточных народов;, более древняя форма хакан.
Уже Шелун переменил титул шен-ю, который носили его предшественники, на "хакан" (в Китае "kho-han"), имевший значение "императора". Постепенно все государи центральной Азии приняли титул хакана.
Григорий Typский называет вождя гуннов "chaganus". Византийские историки обозначают короля аваров именами caganoV и cagan. В письме к Маврикию Тиберию в 598 г. тюркский государь называет себя "хаганом". Армянский историк Моисей Хоренский употребляет выражение "великий хакан" (vezourk khakan) для обозначения одного восточного князя.
То есть канецкие слободы упоминаемые Меньшиковым, не что иное, как ханские слободы или хаканские, то есть императорские. А это говорит о том, что раз есть такие слободы, есть даже крепость Канец (императорская крепость) значит, и есть сам имперский город. Кстати, в журналах Петра эти слободы, весьма многочисленны и даже делают плоты для отправки леса в Швецию.
Наличие вокруг Питера огромного количества замков, приписывается поздними екатерининскими стройками. Павловск, Пушкин, Петергоф, даже Инженерный замок, все это сооружения, которые существовали ранее, заявленных официальной историей времен. Эти крепости, защищали подходы к главному городу – к Северной Пальмире.
Сегодня Орешком зовется совсем малая крепостица на острове. Это лукавое переименование не случайно: Крестовский остров стал Заячьим тоже неспроста. Что то, очень сильно прятали. И прятали, нашу с вами русскую историю, создавая миф о пустынности этих мест.
Позволь читатель небольшое отступление? Работая над очень сложным жанром исторического детектива, я должен уместить в малой миниатюре, целый симбиоз знаний. Я к сожалению не романист, а выбрал путь в литературе Проспера Мериме и Валентина Пикуля. Миниатюры последнего малоизвестны, но именно они, оказали на меня неизгладимое впечатление объемом информации. Я убедился, что за каждой фразой автора, есть смысл, понять который в полном объеме можно лишь самостоятельно поработав над материалом. И вот тогда, направление заданное автором, превращается в настоящий роман. Автор дает возможность каждому превратиться в исследователя и превзойти его в творчестве.
Поэтому не стоит обижаться на то, что я не даю ссылки, которые требуют о меня мои критики. Миниатюра рассчитана на анонс знаний и желание пробудить в тебе творчество и поиск. Все сказанное легко проверяется самостоятельно, и пишу я для людей желающих мыслить, а не для тех, кто, походя, бросив слово «бред» (а иногда и похуже), пошел своей дорогой, посвистывая носовыми дырками в голове, не желая проветривать мыслями свой чердак.
Я знаю, что я прав и мои работы еще будут изучать потомки. Откуда такая уверенность? Причина простая – когда я работаю, то ловлю себя на мысли, что кто то, ведет меня по канве исследования. И этот кто то, серьезно решил, что настало время явить правду. Я не провидец и не пророк. Нет и нет! Я просто в силу своей специальности оперативника склонен к анализу и возможно дедукции Шерлока Холмса. Не лишним будет сказать и то, что я потомок древнего дворянского рода и мой титул (очень редкий и малоизвестный) означает не простого дворянина, а дворянина имеющего духовный сан по праву рождения. Упреждаю шутников, я не царь и даже не папа римский. Все гораздо прозаичнее, но, в то же время, удивительно. Предания моего рода, более, чем замечательны. Да и потом не в писательской славе дело, мои предки дали мне возможность быть равным в любом обществе, а сам я добился достаточных успехов, что бы сказать самому себе: «Я состоялся». Здесь суть в желании передать знания и рассказать миру, кто такие на самом деле славяне, да и вообще русские люди. Поэтому, прочитав мои работы, постарайся самостоятельно развить тему, и ты увидишь, какие горизонты тебе откроются. То, что видно ныне мне, захватывает дух от величия моей земли и моего народа. Я счастлив быть русским человеком и благодарю Бога за Его милость ко мне.
Продолжая рассказ об Орешке, я должен рассказать о причине русско-шведских войн. Их много, и они не только петровских времен. Организатором их всегда являлся римский епископ, именующий себя нынче папой. Древние вотчины Руси на реке Неве, всегда тянули этого понтифика, а вот почему, ты узнаешь в самом конце повествования. Открытие человечеством тайны пирамид, произведет на тебя меньший шок, нежели то, что тебе предстоит услышать, приятель. И помогут мне в этом Пушкин, да еще ряд французских художников.
А пока, я хочу пояснить, что произошло во времена Георгия Даниловича. Мы его знаем под разными именами. Это Георгий Победоносец, Святой Юрий, Гюр-хан, Александр Македонский и прочие.
В правление этого князя, он имеет еще один титул – ВЕЛИКОГО ХАНА (ХАКАНА). На тюрский она переводится, как ЧИНГИС ХАН.
Никакого татаро-монгольского нашествия на Русь не было. Под этим термином скрыто становление великого русского государства, Великой Тартарии, Руси, Орды. Причем, орда не столько государство, сколько крупное воинское формирование – все вооруженные силы страны. Быть вызванным в орду, означало быть вызванным в ставку к Сталину. Либо ярлык на княжение, либо голова с плечь. Становление Руси, отмечено в Библии и вообще в духовных книгах, как появление ига давлеющего над миром. Как появление ВАВИЛОНА. Как создание огромной империи подчинившей себе известный тогда мир. Как общая родина всего человечества.То есть мечта глобализаторов уже однажды сбывалась
Собственно говоря, Вавилония это Русь и означает огромное скопище людей.
Сегодня Вавилон известен, как один из крупнейших городов Древнего мира, столица Вавилонии, а затем державы Александра Македонского. То есть Георгия Победоносца или Великого Хана Георгия Даниловича. Распространения этого названия на Руси, чуть поменьше, чем фамилия Иванов. Города, села, реки, ручьи, поля, пустоши и пр. так или иначе, носят косвенные упоминания о Вавилоне. Особенно много их на Алтае.
Естественно, что Георгий Данилович, строил и свою столицу, не смотря на то, что ей ранее была вся совокупность городов Золотого Кольца России – Господина Великого Новгорода. Это так называемый Царский Рим в междуречье Оки и Волги
Строительство Вавилона отмечено в духовных книгах, как Вавилонское столпотворение. Действительно, в городе возводилось множество зданий с колонами и стоявшими отдельно столпами. Это был город великой архитектуры. Ты его сегодня можешь видеть в остатках старого Санкт-Петербурга.
Да, дружище, город Святого Петра и есть ВАВИЛОН, который затем погибнет во время Великого Потопа, наводнения описанного в поэме Пушкина ДРЕВНИЙ ВСАДНИК.
Очевидно, в 16 веке произойдет наводнение невиданной силы. Связано оно будет с извержением вулкана, скорее всего Везувия или Этны, возможно исландским вулканом. Здесь нужно поработать с геологами. Цунами накрыло великий город и он был разрушен. Разрушен настолько, что люди уже не могли его восстановить в прежнем виде. Но кое, что осталось. Петропавловская крепость, Стрелка Васильевского острова, Биржа, Исаакий, Казанский собор, Эрмитаж, арка Генерального штаба, Марсово поле, Александрийский столп, набережная Невы в граните, Аничков мост, набережная Мойки и еще многое другое. Ну и конечно Медный Всадник. Про это можно почитать у меня в цикле миниатюр «Вокруг да около Петра». Остались и крепости-замки оборонявшие Вавилон со всех сторон света. Фактически город перестал существовать, но на его развалинах жили люди.
Ты можешь подумать, что такое событие не оставило следа в средневековье. Это не так. И сейчас мы обратимся к художникам, работы которых в изобилии существуют в мире людей. Много их представлено в Эрмитаже.
Юбер Робер (фр. Hubert Robert, 22 мая 1733, Париж - 15 апреля 1808, там же) - французский пейзажист, получивший европейскую известность габаритными холстами с романтизированными изображениями античных руин в окружении идеализированной природы. Его прозвищем было «Робер из Развалин» (Robert des Ruines).
Известен живописными фантазиями, чей основной мотив - парки и реальные, а чаще воображаемые «величественные руины» (по выражению Дидро), множество набросков к которым он сделал во время пребывания в Италии.
Каприччо Робера высоко ценились современниками, о нем писал в поэме «Воображение» (1806) Жак Делиль,Вольтер избрал его для украшения своего замка в Фернее. Его картины представлены в Лувре, музее Карнавале, петербургском Эрмитаже и других дворцах и усадьбах России, во многих крупных музеях Европы, США, Канады, Австралии.
Художник имел обыкновение оставлять на полотнах свои фирменные метки. В каждой картине среди надписей на стене руины, на памятнике, каменном обломке, даже на клейме коровы и др. можно найти имя: «Hubert Robert», «H. Robert» или инициалы «H.R.». На некоторых картинах среди изображённых людей художник оставлял свой автопортрет (седовласый мужчина средних лет). Сегодня это считается шуткой художника. Особенно потешаются историки над его картиной Античный храм (пер. Эрмитаж), где он сам себя изобразил у великолепных развалин. Мол, шутка гения. Нет, друзья мои, гений эти развалины видел еще при своей жизни и рисовал картины с натуры. Если вы присмотритесь к этой картине, то увидите, что этот храм сегодня встроен в Зимний дворец и называется Старый Эрмитаж, а «Архитектурный пейзаж с каналом» 1783 года, это не что иное, как Зимняя канавка. Желающие найдут в его работах и Исакий и колоннаду нынешнего Казанского собора и памятник Александру перед Исаакием. А еще скульптуры с Аничкового моста.
Повторяю, Роббер пишет то, что видел своими глазами – разрушенную русскую столицу – древний Вавилон, город Орешек основанный Георгием Даниловичем в 1350 году. Только, разрушенный наводнением. Посмотрите эти работы, и вы увидите на них жителей, живущих обыденной жизнью, среди развалин, одетых в одежды по моде того времени. Сегодня эти картины считаются изображением Италии. Это не так. Все они посвящены Вавилону. И видит эти руины на левом берегу Невы художник-пейзажист в конце 18 века, во времена правления Екатерины и массовой фальсификации истории русского народа, переделок вавилонских руин в новые храмы. Точнее, то, что смогли переделать. Остальное, просто развалили. Исаакий и Казанский собор не строили. Их ремонтировали.
Таких художников много. Очевидно. Их влекли пейзажи древнего города, отраженного в Библии. Понимая, что этот город строили все народы мира и лучшие мастера, они спешили запечатлеть, хоть то, что осталось.
Юбер родился в Париже в 1733 году. Девятнадцатилетним юношей начал посещать мастерскую скульптора Слодтца, привившего ему любовь к античности и рассказавшему ему о Риме-Вавилоне на севере, о северной Пальмире. Через три года Робер приехал в Рим в качестве сверхштатного пенсионера Французской академии и начал работать под руководством Панини, одного из ведущих мастеров архитектурного пейзажа в Италии. Но особенно внимательно прислушивался к советам выдающегося мастера Д.–Б. Пиранези, побывавшего на севере, в Риме. Именно под его влиянием молодой художник постепенно сложился как «живописец руин».
«Рим, даже будучи разрушенным, учит», – написал он на одном из рисунков. Преклонение перед античностью Робер выразил в картине «Художники». Среди обломков гигантских колонн, статуй с трудом различимы две фигурки живописцев, зарисовывающих руины. Интересно отметить, что они изображены с портретными чертами самого Робера и Пиранези. В этом ничего странного нет. Оба художника работали в Орешке. Они писали то, что видели своими глазами, а историки, которые не в состоянии были объяснить их работы, привычно пояснили труд летописцев-рисовальщиков их фантазиями. И не впервой! У нас половина раритетов написано или сделано умалишенными фантазерами. Хотя в лечебнице для душевнобольных место, как раз историкам. Патологические врали эти господа, готовые продаться за очередной грант или бенифициарии римского престола, страстно желающего скрыть истинную БЫЛИНУ мира.
Недаром Робера поразили контрасты Орешка, сочетание величественных руин с современной жизнью города. Капустный рынок, расположившийся вокруг античной колонны, пасущиеся на Форуме коровы, рабочие, перевозящие, только что извлеченную из земли античную статую. Эти каждодневные сценки привлекали его пристальное внимание. Его и Пиранези. А ведь это времена Екатерины и Елизаветы. Времена реставрации великого Вавилона. Бледненькой реставрации и приписки себе значимости в создании города на Неве, построенного по принципу Константиновского форума в современном Стамбуле (Византии, Трое, Ёросалиме, Царьграде, Киеве, Константинополе, Втором Риме и прочем – все это названия одного и того же города на Босфоре-Иордане, МАТЕРИ ГОРОДОВ РУССКИХ).
К концу XVIII века Робер становится одним из самых модных художников. Его живопись популярна не только у французских меценатов. Русские вельможи Строганов, Шувалов, Юсупов стремятся украсить дворцы его картинами. Екатерина II приобретает полотна для Царского Села, а император Павел заказывает в 1782 году четыре декоративных панно для Гатчинского дворца. Все картины написаны с натуры. Впрочем, рассказы о великолепии Орешка могут привести к большой беде для Романовых. Именно поэтому создается легенда о написании этих картин в Италии или остальной Европе. Как следствие, автор погибает во времена французской революции, на деле оказавшейся лишь подготовкой к походу Ватикана на Вавилонию-Русь.
Его учитель Пиранези, еще более эффектен. Его черно-белые гравюры впечатляют реализмом.
Джованни Баттиста Пиранези (итал. Giovanni Battista Piranesi, 4 октября 1720, Мольяно-Венето (близ городаТревизо) - 9 ноября 1778, Рим) - итальянский археолог, архитектор и художник-график, мастер архитектурных пейзажей. Сделал большое количество рисунков и чертежей, но возвел мало зданий, поэтому с его именем связывают понятие «бумажная архитектура». Умер при странных обстоятельствах. Все доски с офортов, как водится, хранятся в Ватикане. Доступ к ним закрыт, по причине надписей на их обратных сторонах, места, где сделаны зарисовки. Слово Вавилон там одно из главных. Естественно, что допустить наличие в 18 веке человека видевшего Вавилон своими глазами, было нельзя. Пиранези был отравлен ртутью. Похоронен в церкви Санта-Мария дель Приорато.
Жан Оноре Фрагонар (5 апреля 1732,Грасс - 22 августа 1806, Париж) - французский живописец и гравёр. Работал в стиле рококо. Создал более 550 картин (не считая рисунков и гравюр). Рисунки Вавилона поражают жизненностью. Известнейший художник своего времени. По официальной версии, умер в Париже всеми забытый. Все доски гравера в Ватикане.
На картинах этих мастеров хорошо видно, что изображённые на них люди живут среди руин и совершенно не могут хотя бы привести их в приличный вид, не говоря уже о каком-то восстановлении. Либо люди были очень ленивыми, либо не могли работать такими масштабами и по неведомой им технологии. Первое неуместно, люди всегда привычны к труду, другое дело, забытая технология. Забытая после романовского переворота и Великой Смуты. Что это за технология, я рассказывал ранее.
К сожалению, из-за невежества наших предков до наших времён дошло не так много остатков невского Вавилона, но и существующие экземпляры ставят достаточно много неудобных вопросов историкам, которые либо скромно отмалчиваются, либо несут полную ахинею, загрязняя тем самым историческую память о великом прошлом. Науки история нет. Есть мифология, хорошо оплачиваемая сильными мира сего.
Найди работы этих мастеров читатель, и ты поймешь, как выглядел Ленинград ранее.
Однако, снова к Пушкину.
На дворе стоит ноябрь. По улицам идет молодой человек по имени Евгений. Он - мелкий чиновник, который побаивается знатных людей и стесняется своего положения. Евгений идет и мечтает о своей благополучной жизни, он думает о том, что соскучился по своей любимой девушке Параше, которую не видел уже несколько дней. Эта мысль порождает спокойные мечты о семье и счастье. Молодой человек приходит домой и под «звук» этих мыслей засыпает. Следующий день приносит ужасную весть: в городе разразилась страшная буря, и сильное наводнение унесло жизни многих людей. Природная сила не жалела никого: буйный ветер, свирепая Нева – все это пугало Евгения. Он сидит спиной к "бронзовому кумиру". Это памятник Медный всадник. Он замечает, что на противоположном берегу, где жила его любимая Параша, нет ничего. Васильевский остров гол и разрушен. Страшные разрушения везде. Ему кажется, что наводнение захлестнуло весь мир и мир погиб.
Евгений сломя голову направляется туда и обнаруживает, что стихия не пощадила его, бедного мелкого чиновника, он видит, что вчерашним мечтам не суждено будет сбыться. Евгений, не понимая, что делает, не разбирая, куда ведут его ноги, идет туда, к своему «бронзовому кумиру» . Медный всадник гордо возвышается на Сенатской площади. Кажется, что вот она - непоколебимость русского характера, но с природой не поспоришь… Молодой человек обвиняет Всадника во всех своих бедах, он ставит ему в укор даже то, что он построил этот город, воздвиг его на буйной Неве. Но тут происходит озарение: молодой человек как будто просыпается и смотрит со страхом на Медного всадника. Он понимает, что нагрубил самому Александру Македонскому, Великому Хакану, Великому князю, Провидению Бога. Это не просто царек, лежащий в каменном саркофаге в Петропавловском соборе, это Бич Божий. Он бежит, бежит со всех ног непонятно куда, неизвестно зачем. Он слышит за собой стук копыт и ржание коней, он оборачивается и видит, что «бронзовый кумир» несется за ним. Георгий Победоносец сорвался со скалы и решил покарать дерзкого. Евгений понял кто стоит перед ним. От этого осознания он сошел с ума.
Это была очень трудная миниатюра для автора. Я не сказал и миллионной доли того, что знаю. Например, кто такие Евгений и Параша и как они представлены в Библии. Загадка это не сложная, ищущий получит ответ и на нее, особенно если посмотрит на библейскую Есфирь на иконостасе Петропавловки. Так и написано на иконе:. «Царица Есфирь». Не нашло место и для рассказа о реках Вавилона. Не упомянуты шведы и взятие их крепости в 15 веке русскими войсками. Эти места Петр не завоевал, а купил, про что я рассказал в других работах. Хотя крепость Ниеншанц он брал. Много не рассказано, да и как это сделать в короткой миниатюре? Впрочем, я сделал главное – явил миру забытый Вавилон и знаю, что я прав в этом исследовании. Направление поиску дано, а я заканчиваю миниатюру удовлетворенный. Думаю, что не только Пушкин: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!». Катар тоже не последний из оперов в этом мире. Не даром же комиссар.
Я еще вернусь к Питеру в своих работах. Я в нем учился и это мой долг. Там есть много чего, о чем читатель и не догадывается. Но это уже второстепенная работа. Главное найдено. Теперь в неспешную прогулку по городу моей юности, забытому Вавилону. Нам есть о чем сказать друг другу. Тем более, я еще курсантом, залазил на круп коня под именем Буцефал и осматривал приваренную голову Петра.
Вот, что пишет греческий историк Арриан:
«На том месте, где произошло сражение, и на том, откуда Александр переправился через Гидасп, он основал два города; один назвал Никеей, потому что здесь победил индов, а другой Буцефалами, в память своего коня Буцефала, павшего здесь не от чьей-либо стрелы, а сломленного зноем и годами (ему было около 30 лет). Много трудов и опасностей разделил он с Александром; только Александр мог сесть на него, потому что всех остальных седоков он ставил ни во что; был он рослый, благородного нрава. Отличительным его признаком была голова, похожая по форме на бычью; от нее, говорят, он и получил свое имя. Другие же рассказывают, что он был вороной масти, но на лбу у него было белое пятно, очень напоминающее голову быка.»
Как видите, явно не любимая лошадь Лизетта Петра. У Георгиевского коня в Питере пол другой. Я сам ему этот пол пастой ГОИ чистил. Примета есть такая у некоторых курсантов. Старые питерцы ее знают.
Многие исследователи считают, что Буцефал был представителем фризской породы лошадей. Также стоит отметить, что Буцефал имел отличительную особенность - ноги коня были снабжены рудиментами пальцев по бокам от покрытого рогом среднего пальца, который, собственно, и формирует копыто.
Желающие могут сами осмотреть ноги Медного всадника, а я заканчиваю миниатюру стизами великого Пушкина:
Но вот, насытясь разрушеньем
И наглым буйством утомясь,
Нева обратно повлеклась,
Своим любуясь возмущеньем
И покидая с небреженьем
Свою добычу. Так злодей,
С свирепой шайкою своей
В село ворвавшись, ломит, режет,
Крушит и грабит; вопли, скрежет,
Насилье, брань, тревога, вой!..
И, грабежом отягощенны,
Боясь погони, утомленны,
Спешат разбойники домой,
Добычу на пути роняя.
В коментариях к совершенно постороннему посту, начали пеарить гипотезу о том, что Петербург основан вовсе не на пустом месте, а на месте шведского Ниеншацна.
Некто решил, что уж он то точно знает , как все было, и обвинил Пушкина во вранье
.
Набежавшая толпа (каменты про "азиатские орды" просто фееричны), начала пеарить оный пост в других жж. После того, как внимание автора обратили на явные противоречия в его версии, кисо обиделось и потерло каменты.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу
Для "доказательства" данного утверждения приведена довольно неплохая подборка карт Ниеншанца и дельты Невы.
Вот к примеру план Ниеншанца за 1698 год:
.
А теперь внимательно посмотрим на карту. Да, Ниен она отражает неплохо. Но на ней не хватает одной "мелочи" - указания, где же собственно был основан Петербург. И тому есть веская причина - Заячий остров (он же Веселый остров, он же Чертов остров, он же Люст-хольм), на котором стоит Петропавловская крепость, закладка которой, считается основанием города, на данной карте просто отсутствует.
Возьмем для сравнения «Новый и достоверный план города Санкт-Петербурга, основанного русским императором Петром Алексеевичем, а также реки Невы и канала, прорытого по приказу русского императора, а также ближайших местностей, изданный амстердамским географом Рейнером Оттенсом», который отражает состояние города примерно в 1715-1718 годах
Что же мы видим - за 15 лет развития города, гордские окраины до местонахождения Ниеншанца так и не добрались. И только на карте 1737 года мы видим застройку бывшего Ниеншанца.
Т.е. бурно развивающемуся городу, потребовалось более 20 лет, чтобы его окраины добрались до места, которое предлагается в качестве места его основания.
Основание для обвинения Пушкина во вранье обосновывается так:
Про "Медный всадник" спор бессмысленный.Ваши аргументы - это просто Ваши домыслы. Никаких названий островов в строках Пушкина нет.
Действительно, в Медном всаднике нет топографической привязки. Следует ли из этого, что его можно привязывать к произвольному острову в дельте Невы? Очевидно нет.
В "Истории Петра I" Пушкин пишет:
Но Петр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой ее защищая. Голиков). Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меншикову, третий - графу Головину, четвертый - Зотову (? Канцлеру, пишет Голиков), пятый - князю Трубецкому, шестой - кравчему Нарышкину. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на месте, где стояла рыбачья хижина
, деревянный же дворец на девяти саженях в длину и трех в ширину, о двух покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью.
Отсюда очевидным образом следует, что рыбачьи хижины (приют чухонца), на месте закладки крепости, находились неподалеку от церкви Петра и Павла. Что однозначно указывает, на Заячий остров. Нет никаких оснований утверждать, что в "Медном всаднике" Пушкин имел ввиду какие-либо другое место. Что собственно и требовалось доказать.
Планету Земля населяют очень много различных народностей. О данной народности написано еще в старинных летописях в пятнадцатом столетии. Сегодня вы узнаете, кто такие чухонцы и кого так называют.
Честные и открытые финны
Численность финнов насчитывает около семи миллионов человек. Но финны проживают не только в родной Финляндии, но и в других точках нашей планеты. Славяне всегда называли их чухонцами.
В первом веке н.э. римский ученый Тацит описал чухонцев. Сами финны называют свою страну «Суоми ». Слово «Суоми» имеет немецкие корни. На формирование финского языка и традиций крайне сильно повлияла Германия.
Окончательно финское население сформировалось в начале второго тысячелетия н.э. и огромную роль в данном процессе сыграли карелы . В самом начале двадцатого столетия финны проживали не только в селах и деревнях, но и в Петербурге. В 1870 году вышло в тираж самое первое печатное издание, в учебных заведениях Санкт-Петербурга преподаватели и ученики разговаривали на финском языке.
С 1918 года в городе на Неве ежегодно проводились концерты и фестивали. Практически все документы были, переведены на финский язык, и было открыто финское печатное издательство. Но, к сожалению, в середине тридцатых годов прошлого столетия дружеские отношения между холодной Финляндией и страной советов резко ухудшились, и это очень сильно сказалось на финнах, постоянно проживающих в Советском Союзе. Почти пятьдесят тысяч человек вынуждены были покинуть территорию СССР.
///В 1937 году с прилавков всех киосков исчезли все газеты и журналы финских издательств, и педагоги перестали преподавать на финском языке.
Талантливые и просвещённые Эстонцы
В средневековье Эстония была разделена на две части северную и южную. Северная территория граничила со Скандинавией и Финляндией, а Южная территория граничила со славянскими землями. В одиннадцатом веке Ярослав Мудрый выстроил в Эстонии громадную крепость. В начале тринадцатого столетия жителей Эстонии обратили в католическую веру.
Одновременно с этим жители Эстонии начали активное просвещение, а именно:
- Католическую Библию перевели на эстонский язык;
- В 1632 году распахнул свои двери Тартуский университет;
- В девятнадцатом веке был напечатан первый эстонский эпос;
- Эстонские издательства выпускали различные печатные издания;
- Открылись кружки для детей.
Эстония стала независимой в ходе Освободительной войны и революций. В 1940 году Эстонское государство вошло в состав Советского Союза, из которого она вышла в 1991 году. Эстонцы проживают не только у себя на родине, а также в Америке, Швеции и России.
Ижорские народы
В семнадцатом столетии ижорская земля полностью попала под влияние шведов, в результате чего ижоры начали активно переселяться. Также на ижорские земли стали активно переселяться финны. В начале тринадцатого века ижоры впервые упоминаются в летописи.
Главные занятия ижор:
- Ловля рыбы;
- Мужчины работали на предприятиях и были одаренными плотниками;
- Женщины воспитывали детей и занимались рукоделием.
///Постепенно ижоры начали сближаться с русскими и финнами. Согласно переписи населения в 1926 году численность ижор составило 16130 человек. Во время войны некоторых ижор насильно вывезли в Финляндию, а некоторых в холодную Сибирь. Согласно последней переписи населения в городе на Неве проживают более трехсот человек. И они в совершенстве владеют не только родным языком, но и прекрасно общаются на русском языке.
Малочисленная народность Карелы
В восьмом столетии в скандинавских сагах впервые упоминаются карелы. У славян карелы впервые упоминаются в новгородской грамоте. В основном они проживали в Межозерье и Приладожье.
В семнадцатом столетии в период смуты, земли Карелии и Приладожья оккупировали шведы, но 1649 году Россия выкупила у шведов карельцев и они стали обживаться на славянской земле.
В 1920 году была сформирована Карельская трудовая коммуна, а спустя три года ее преобразовали в автономную республику. В 1940 году официальным языком республики стал не родной карельский, хотя на нем велось преподавание в гимназиях и лицеях и издавались печатные издания, а финский язык .
Во время военных действий многих карел депортировали, что также привело к экономическому упадку.
В конце восьмидесятых годов прошлого столетия возобновилось преподавание на карельском языке и в тираж стали выходить печатные издания на карельском языке.
Трудолюбивые вепсы
В одиннадцатом столетии вепсов захватили новгородские феодалы и в новгородских землях распространилось христианство. На протяжении двух следующих столетий вепсы смешались с карелами, и вышли в состав карел-людиков . Но и в более поздние века вепсы продолжали смешиваться с карелами. Это приводило к значительному сокращению вепсов и сохранению их него быта.
Основные занятия вепсов:
- Земледелие;
- Животноводство;
- Рыбная ловля;
- Охота;
- Сбор урожая;
- Бурлачество;
- Гончарное дело.
Женщины носили длинные юбки, свободные блузы и шерстяные платья, а представители сильного пола часто надевали шляпы, брюки и галстуки. Пища вепсов была весьма скромная - ржаной хлеб, вареная рыба, пиво и квас.
Вепсский фольклор очень схож с карельским народным творчеством. Больше всего вепсов проживает на территории современного Санкт-Петербурга. Согласно последней переписи населения в Российской Федерации проживают более восьми тысяч вепсов.
В нашем мире есть еще очень много различных народностей, но сегодня мы узнали, кто такие чухонцы их обычаи, традиции, культуру, язык, образ жизни и вероисповедание. Это и есть современные эстонцы и финны.
Видео о чухонцах
В этом видео запись с видеорегистратора, на которой чухонцы запутались на границе России и Финляндии:
В основе сюжета поэмы лежит петербургский миф.
Существует два варианта трактовки конфликта поэмы:
1) В.Г. Белинский: противопоставляются общая историческая необходимость, воплощенная в образе Петра I, который трактуется положительно и единичная воля, воплощенная в образе Евгения, который трактуется, соответственно, отрицательно;
2) В. Брюсов: равная значимость и необходимость двух начал – в сцене бунта Евгений стилистически уравнен с Петром I. Бунт «маленького человека» обречен, но закономерен, в этом бунте «маленький человек» возвышается.
Е. Маймин: Пушкин не оценивает, а анализирует.
Петербургский миф (подзаголовок – «Петербургская повесть») основывается на том, что в произведении три героя: Петр I, Евгений и город Санкт-Петербург.
Восприятие Петра I
Государственное сознание: он демиург, творец, создающий новый мир, преображающий мир старый
Старообрядцы: Петр I – антихрист
Соответственно воспринимался и город : 1) появление города – чудо, поскольку упорядочивается хаос, ему налагаются пределы, это торжество человеческого разума; символика камня: связана с апостолом Петром (Петр – камень веры), город пос троен из камня, причем строятся не только городские здания, но и храм – собор Петра и Павла;
2) это город антихриста, город который должен пасть, неслучайно он обречен на наводнения; город был построен сразу, у него нет исторического прошлого, а значит, не будет и будущего (А. Ахматова «Поэма без героя»: «И царицей Авдотьей заклятый, Достоевский и бесноватый. Город в свой уходил туман…»). Город построен на пустом месте, его признаки – призрачность, туман, белые ночи, город-призрак и люди в нем – призраки. Город возникает вопреки культурно-историческому закону (не в центре, а на окраине империи). Город создается назло (шведам, истории, природе – построен в неудобном месте): «И думал он: / Отсель грозить мы будем шведу, / Здесь будет город заложен / На зло надменному соседу». Т.е. город строится злой силой (демонические коннотации).
Владимир Николаевич Топоров в своей книге «Петербург и «петербургский текст» русской литературы» отмечал:
«Миф конца определяет, пожалуй, не только главную тему петербургской мифологии, но и тайный нерв ее. Этот конец не где-то там далеко, за тридевять земель, и не когда-то в далеком будущем и даже не просто близко и вскоре: он здесь и теперь, потому что идея конца стала сутью города, вошла в его сознание. И это катастрофическое сознание, возможно, страшнее самой катастрофы. Последняя внимает всё разом, и перед нею человек – la quantité négligeable. Но сознание катастрофы до того, как она состоялась, ставит перед человеком проблему выбора, от которого он не может уклониться. И в этой ситуации человек – значимая величина. Сознание конца, точнее, возможность его, которая, как дамоклов меч, висит над городом, порождает психологический тип ожидания катастрофы. Такая настроенность на ожидание поддерживается практически ежегодными репетициями конца: за 290 лет существования города он пережил более 270 наводнений, когда вода поднималась на полтора метра выше ординара и более и начинала подтапливать город и извне, и изнутри – через городские реки и водопроводные люки. Фольклорная традиция, точнее, может быть, «низовая», твердо стояла на неизбежности конца с самого основания Петербурга и даже до него: предание рассказывает (и в отдельных случаях оно подтверждается и практикой более позднего времени), что первонасельники дельты Невы не строили основательных жилищ и не обременяли себя имуществом, но привязывали свои верейки к дереву и, когда стихия разыгрывалась, садились, взяв с собой необходимый минимум, в верейку и вверяли свою жизнь судьбе, которая нередко выносила их к Дудергофским высотам, как праотца Ноя и его спутников к Арарату. Если Петербург страдал от воды, то Москва – от огня, тоже от почти ежегодных пожаров, и москвичи тоже в ожидании пожаров не очень-то заботились о восстановлении жилья, которое вот-вот еще раз будет спалено новым пожаром. Но если катаклизм стал навязчивой идеей в Петербурге и лег в основу петербургского эсхатологического мифа, то москвичи проявляли бóльший фатализм и бóльшую беззаботность – пожаров ждали, но экпиросис [греч. «разрушающий огонь»] не сделали объектом-темой своей мифологии.
Народный миф о водной гибели был усвоен и литературой, создавшей своего рода петербургский «наводненческий» текст. Об этом немало было написано, и поэтому здесь нет смысла возвращаться к этой теме во всей ее полноте. Однако для общей ориентации уместно обозначить ряд довольно разных имен, связанных с темой, которая разыгрывается в сверхэмпирическом плане – или эсхатологическом, или историософском. В этом ряду прежде всего стоит отметить стихотворение С.П. Шевырева «Петроград» (в автографе первоначально оно называлось «Петербург»), 1829, опубликованное в «Московском Вестнике» за 1830 год, № 1. В двух отношениях оно заслуживает упоминания в этой работе: во вступлении к «Медному Всаднику» Пушкин, не называя автора, учел это стихотворение 74 , во-первых, и, во-вторых, конструкция, на которой держится тема, представляет собой жанр прений-поединка двух начал – Петра и моря, человека и стихии, с сильным мифологизирующим элементом: Петр победил:
Что чернеет лоно вод?
Что шумят валы морские?
То дары Петру несет
Побежденная стихия... –
и хотя всадник, взлетевший «на отломок диких гор»,
Зоркий страж своих работ
Взором сдерживает море
И насмешливо зовет:
«Кто ж из нас могучей в споре?», –
победа Петра двусмысленна. Ее цена –
И в основу зыбких блат
Улеглися миллионы, –
Всходят храмы из громад,
И чертоги, и колонны... –
при Петре и
Помнит древнюю вражду,
Помнит мстительное море
И, да мщенья примет мзду.
Шлет на град потоп и горе –
по сей день».
В.Н. Топоров указывал на двойственность образа города, отмечая признаки этой двойственности на всех уровнях: одни и те же признаки в зависимости от того, в какой идеологической системе координат они воспринимаются, могут быть оценены диаметрально противоположно, т.е. важен идеологический контекст.
Двойственность в сюжете поэмы связана прежде всего с образом Петра I. Так, например, деятельность Петра I находит аналогии с историей сотворения мира: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт.1:2). Этот взгляд отражен во «Вступлении», где Пушкин использует возвышенный стиль, неслучайно «Вступление» напоминает оду (NB! Одический миф М.В. Ломоносова о России, Петре I и других государях: укрощение диких сил природы). Божественность Петра I, сакральность его образа еще и в том, что здесь он не назван по имени, здесь – «Он».
На берегу пустынных волн
Стоял он
, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно, 1
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво;
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхой невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
<…> Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит
<…> Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Образ воды
С одной стороны, вода сравнивается с больным, с преступником, с демоническими силами, вырвавшимися наружу, а с другой стороны, как библейский потоп – символ Божьей кары, Божьего гнева – таким страшным образом вразумляет человека. Т.е. Нева несет двойственное начало.
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной.
<…> Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна.
Народ
Зрит божий гнев и казни ждет.
Увы! всё гибнет: кров и пища!
Где будет взять?
В тот грозный год
Покойный царь еще Россией
Со славой правил. На балкон,
Печален, смутен, вышел он
И молвил: «С божией стихией
Царям не совладеть». Он сел
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел.
Но вот, насытясь разрушеньем
И наглым буйством утомясь,
Нева обратно повлеклась,
Своим любуясь возмущеньем
И покидая с небреженьем
Свою добычу. Так злодей,
С свирепой шайкою своей
В село ворвавшись, ломит, режет,
Крушит и грабит; вопли, скрежет,
Насилье, брань, тревога, вой!..
И, грабежом отягощенны,
Боясь погони, утомленны,
Спешат разбойники домой,
Добычу на пути роняя.
Санкт-Петербург тоже двоится: это и град Петра (апостол) и Петрополь (язычество), таким образом, город сам в себе несет наказание.
ð В основе петербургского мифа – два мифа: о рождении мира и о его конце. NB! Композиционно эти два начала разнесены: во «Вступлении» представлен миф рождения, но здесь нет Евгения, а как только появляется Евгений, начинает звучать апокалиптический миф.
Двоится образ Петра I: он несет божественные черты – Бог-Творец и черты инфернальные – языческий божок.
Т.е. можно отметить: 2 Петра I, 2 СПб, 2 Невы.
Евгений – своего рода пародийный, сниженный двойник Петра I. Петр I во «Вступлении» не имеет имени, Евгений не имеет фамилии, следовательно, не имеет исторических корней и, значит, подобен Петербургу. Оба героя показаны в одинаковых ситуациях: размышление, дума, внутренний монолог – и на одном фоне: вода.
Но бедный, бедный мой Евгений...
Увы! его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял. Мятежный шум
Невы и ветров раздавался
В его ушах. Ужасных дум
Безмолвно полон, он скитался.
Образ Евгения начинает раздваиваться в сцене у памятника перед бунтом (аналогия Евгения с юродивым из «Бориса Годунова»).
Т.е. мы можем отметить прием композиционной симметрии – «фирменный знак» поэтики Пушкин, основанный на его диалектике.
Сцена бунта Евгения: не все говорит о том, что Евгений поднят на Божественную высоту. Слова «как обуянный силой черной» свидетельствуют о власти демонических начал, а слова «по сердцу пламень пробежал» – о божественной составляющей.
В сцене бунта совмещены два стилистических пласта: сниженный и возвышенный.
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг
Остановился – и вокруг
Тихонько стал водить очами
С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Евгений вздрогнул. Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался...
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы? 5
Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
«Добро, строитель чудотворный! –
Шепнул он, злобно задрожав, –
Ужо тебе!..» И вдруг стремглав
Бежать пустился. Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой –
Как будто грома грохотанье –
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Протест можно рассматривать и как божественный, и как демонический, и каждый раз они меняются местами.
Т.е. Пушкин говорит не только о взаимной правоте Петра I и Евгения, но и о взаимной их неправоте. Каждый герой и возвышен и снижен относительно другого.
И он, как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Но, торжеством победы полны,
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь,
Еще их пена покрывала,
И тяжело Нева дышала,
Как с битвы прибежавший конь.
И с той поры, когда случалось
Идти той площадью ему,
В его лице изображалось
Смятенье. К сердцу своему
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал,
Смущенных глаз не подымал
И шел сторонкой.
В коментариях к совершенно постороннему посту, начали пеарить гипотезу о том, что Петербург основан вовсе не на пустом месте, а на месте шведского Ниеншацна.
Некто решил, что уж он то точно знает , как все было, и обвинил Пушкина во вранье
.
Набежавшая толпа (каменты про "азиатские орды" просто фееричны), начала пеарить оный пост в других жж. После того, как внимание автора обратили на явные противоречия в его версии, кисо обиделось и потерло каменты.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу
Для "доказательства" данного утверждения приведена довольно неплохая подборка карт Ниеншанца и дельты Невы.
Вот к примеру план Ниеншанца за 1698 год:
.
А теперь внимательно посмотрим на карту. Да, Ниен она отражает неплохо. Но на ней не хватает одной "мелочи" - указания, где же собственно был основан Петербург. И тому есть веская причина - Заячий остров (он же Веселый остров, он же Чертов остров, он же Люст-хольм), на котором стоит Петропавловская крепость, закладка которой, считается основанием города, на данной карте просто отсутствует.
Возьмем для сравнения «Новый и достоверный план города Санкт-Петербурга, основанного русским императором Петром Алексеевичем, а также реки Невы и канала, прорытого по приказу русского императора, а также ближайших местностей, изданный амстердамским географом Рейнером Оттенсом», который отражает состояние города примерно в 1715-1718 годах
Что же мы видим - за 15 лет развития города, гордские окраины до местонахождения Ниеншанца так и не добрались. И только на карте 1737 года мы видим застройку бывшего Ниеншанца.
Т.е. бурно развивающемуся городу, потребовалось более 20 лет, чтобы его окраины добрались до места, которое предлагается в качестве места его основания.
Основание для обвинения Пушкина во вранье обосновывается так:
Про "Медный всадник" спор бессмысленный.Ваши аргументы - это просто Ваши домыслы. Никаких названий островов в строках Пушкина нет.
Действительно, в Медном всаднике нет топографической привязки. Следует ли из этого, что его можно привязывать к произвольному острову в дельте Невы? Очевидно нет.
В "Истории Петра I" Пушкин пишет:
Но Петр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой ее защищая. Голиков). Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меншикову, третий - графу Головину, четвертый - Зотову (? Канцлеру, пишет Голиков), пятый - князю Трубецкому, шестой - кравчему Нарышкину. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на месте, где стояла рыбачья хижина
, деревянный же дворец на девяти саженях в длину и трех в ширину, о двух покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью.
Отсюда очевидным образом следует, что рыбачьи хижины (приют чухонца), на месте закладки крепости, находились неподалеку от церкви Петра и Павла. Что однозначно указывает, на Заячий остров. Нет никаких оснований утверждать, что в "Медном всаднике" Пушкин имел ввиду какие-либо другое место. Что собственно и требовалось доказать.
Upd: Как подсказали в коментариях, территория Ниена вошла в состав Петербурга в 1828 году, т.е. всего за 5 лет до написания "Медного Всадника"
